[magican]

ну все, вот и спецквест средних веков * выдохнули* мы не слились и достойно продержались, как и в прошлом году)) я очень довольна нынешней командой)
ФБ закончена, все свободы, возьмите свои паспорта а еще нужно делать деанон

28.09.2014 в 19:38

Пишет  fandom Middle Ages 2014:

fandom Middle Ages 2014 - 5 левел, спецквест

Триптих Кольцо Правдивая история принцессы-судомойки Название: Триптих Автор: fandom Middle Ages 2014 Бета: fandom Middle Ages 2014 Исторический период: Византия, 958-976 AD Размер: мини, 3743 слова Пейринг/Персонажи: императрица Феофано, Никифор Фока, Иоанн Цимисхий Категория: джен Жанр: драма Рейтинг: G Краткое содержание: Три жизни одной женщины. Примечание: командное задание: Неуловимый Джо Размещение: до деанона с пометкой fandom Middle Ages 2014, после деанона – с разрешения автора и указанием авторства. Для голосования: #. fandom Middle Ages 2014 - "Триптих" Если кого Евстолия и не любила, так это чернявую Анастазо, дочку трактирщика Кротира, хотя едва ли перемолвилась с ней словом за всю свою жизнь. Обеим было по шестнадцать лет, но отец Евстолии был писцом в портовой канцелярии, по праздникам девушка надевала в церковь расшитую шелком головную повязку и серебряные серьги. Она искусно вышивала и училась вести хозяйство под строгим присмотром матери. Был у нее и жених: Горгий работал в одной канцелярии с отцом, все говорили, что у него большое будущее, и Евстолию это радовало. Меньше радовало, что он старше ее на четырнадцать лет и вдовец, но детей у него не было, да и сам он не сказать, чтобы был так уж нехорош собой. Все было у Евстолии, чего не было у Анастазо, однако же, не вторая смотрела на первую с неприязнью, а наоборот. Анастазо просыпалась до рассвета и ложилась спать поздно. По улице бегала босиком до наступления сильных холодов. Танцевала в отцовском трактире, а за несколько монет была готова и на большее, рассказывала служанка. Мать Евстолии, поджав губы, назвала трактир «пристанищем развратников», а Анастазо – «блудницей вавилонской». Девице такое слушать не положено, но Евстолия услышала, и, завидев из окна Анастазо, следила за ней со смесью ужаса и любопытства: вот женщина, которая уже обречена на адовы муки. Наверное, будь Анастазо чуть уродливей, не будь ее волосы такими густыми, а походка – гордой, Евстолия жалела бы ее больше. Шел 958 год от Рождества Христова. Константинополь вот уже 14 лет не сотрясали восстания и попытки свергнуть базилевса, что давало некоторую приятную уверенность в завтрашнем дне. Император Константин Багрянородный дописал трактат «О церемониях», где подробно рассказал о русском посольстве и о принятии княгиней Ольгой христианства годом ранее. Войны в Малой Азии успешно выигрывались. Полководец Никифор Фока завоевал город Адату в Памфилии. Его племянник, Иоанн Цимисхий, раздвинул восточные границы империи до берегов Евфрата, где стоял город Самосата, славный своими мучениками и ересиархами. Лиутпранд, еще не ставший епископом Кремоны, побывал в Константинополе с посольской миссией и, восхитившись щедростью Константина, всячески превознес его в своем знаменитом сочинении «Антоподосис». В церквах ставили свечки за урожай, на рынках толковали о ценах на зерно. Корабли шли по морю, и ветер дул в их паруса. Засыпая, Анастазо представляет, что проснется не в этом закуте с косым потолком, а под лазурным пологом, расшитым солнцем, луной и звездами. Подушка ее будет набита лебяжьим пухом, а не слежавшимся тростником. Главной заботой дня станет, какой наряд выбрать, какие уборы к нему надеть, она будет гулять по мраморным дорожкам, среди птиц и цветов, а не бегать с утра до ночи в застиранных тряпках, уворачиваясь от постояльцев. Жизнь трактирщика нелегка, часто вздыхал отец Анастазо. Платить приходится всем, каждый стражник, зайдя в трактир, уже полагает себя если не базилевсом, так хотя бы меченосцем государевой гвардии. Платишь владельцу, у которого снимаешь трактир; чем он богаче, тем больше с тебя дерет. Всякая шелупонь тащит кружки и тарелки, или бьет их спьяну. А виноват всегда хозяин. Посетителей тоже чем попало не заманишь. Один трактирщик прикормил юродивого, и посмотреть на его чудачества приходило все больше людей. Надеждой Кротира была Анастазо. Она привыкла к щипкам и попыткам зажать ее в углу. Знала, как успокоить пьяного посетителя, умела пройтись в танце под звон бубна и так улыбнуться растерянному юнцу, протягивающему ей монету, чтобы тот совсем потерял разум и добавил еще. Но иногда, если вечером удавалось передохнуть, она спрашивала себя: неужели это все? Анастазо знала, что красива, и холила свою красоту. Часто расчесывала волосы, береглась солнечного света, хотя мать и ворчала, что все это ни к чему. Она слышала, как моряки обсуждали танцовщиц в каком-то порту на востоке. Серебряные бубенцы на ногах, туники из алого шелка, им бросали монеты и ожерелья. Ей бы пошел алый шелк, подумала Анастазо. Или пурпур. Скажи она такое вслух, мать наградила бы ее оплеухой, а отец долго смеялся, поэтому она никому не говорила. Но женился же Юстиниан на Феодоре-актрисе, а быть актрисой еще хуже, чем дочерью трактирщика. И для прочих базилевсов собирали же на смотрины девушек со всей империи, неважно, какого они были рода. И выбирал император красивейшую, а не знатнейшую. Ее дрему прерывает стук в двери трактира. Громкий, беспорядочный. На улице лают собаки, кто-то смеется пьяным смехом. Хорошо, если охотники, а если лихие люди, успеет ли добежать стража? Анастазо со вздохом садится на постели и трет сонные глаза. Такие гости могут не уняться до утра. Перед тем, как спуститься в залу, она все же не забывает ущипнуть себя за щеки, чтобы на них появился румянец. После свадьбы с Горгием Евстолия думать забыла об Анастазо. Забот у нее прибавилось, но наконец-то она была сама себе хозяйка и вволю покрикивала на служанок. Первенец должен был родиться в декабре, и она уже советовалась с более опытными соседками, в какой церкви крестить младенца и у кого заказать гороскоп. На Пасху у Святой Софии они смотрели на выход императорской семьи. Евстолии хотелось поглядеть на базилевса с женой. Роман Второй был молод, весел, и, по слухам, свел в гроб отца, Константина Багрянородного, решением жениться во второй раз на девице, которую сам где-то отыскал. Первая жена у него умерла рано и была дочерью одного из варварских королей по ту сторону Средиземного моря. Про вторую жену говорили всякое. И руку к смерти свекра приложила она, и молодой Роман во всем ее слушает. Сходились только на том, что Феофано – красавица. А с красавицы – какой спрос? Когда процессия вышла из собора, Евстолия старалась разглядеть среди шитых золотом священнических риз императорскую багряницу. Роман шел степенно, но улыбался, все время поглядывая на шествующую рядом жену. Евстолия посмотрела на огромные темные глаза Феофано, на белоснежное лицо, обрамленное колышущимися жемчужными подвесками, ойкнула и прижала руку к вдруг зашедшемуся сердцу. Вечером она была не в духе, накричала на кухарку и заснула, отвернувшись от мужа. Но через пару дней все случившееся уже казалось дурным сном, не более. *** Патрикия Стилиана надзирала, как служанки готовили все к утреннему выходу императрицы. Стилиана всегда была спокойна, но от ее тихого голоса дрожала вся женская прислуга Дворца. Сначала была она в свите императрицы Елены, матери Романа Второго, а потом стала правой рукой Феофано. Стилиана умела исчезать, так она думала про себя. Опасно превосходить высших в красоте, не стоит и слишком сильно щеголять своим умом. Исполнительность и хладнокровие – вот что помогло ей продержаться так долго. Она наблюдала, как шла Феофано к власти. Как искусно устранила мать императора от дел: Роман был слишком чувствителен к влиянию женщин, и вот пятерых его сестер, по требованию Феофано, в один день постригли в монахини и отослали в разные монастыри. Девушки рыдали и кричали, что их воли на это нет, но патриарх не осмелился остановиться под взглядом Феофано, пока косы всех пятерых не оказались на полу. Убитая внезапной потерей, императрица Елена отошла от дел и вскоре скончалась. Стилиана присутствовала при родах молодой императрицы в палате, украшенной порфиром. Двух сыновей и двух дочерей она подарила Роману. Последняя, Анна, родилась за два дня до кончины Романа от горячки. Все помнили печальную судьбу императрицы Зои, после смерти мужа отправленной в монастырь сановниками. А ее сын, маленький базилевс, долго еще искал мать в бесконечных дворцовых залах, пока люди, объявившие себя его опекунами, управляли государством. Сыновьям Феофано было только шесть лет и три года. Императрица опередила всех: женщина, изнуренная родовыми муками, потерявшая мужа, вмиг стала волчицей, бьющейся за детенышей. И за власть, конечно, но кто бы добровольно отказался от власти? Она немедленно вызвала с восточных границ Никифора Фоку, лучшего полководца империи, и народ поддержал ее решение. Никифор Фока, «Бледная смерть сарацин», приносил Городу победу за победой. Он отвоевал Крит у мусульман, и за такие свои деяния должен был бы удостоиться триумфа в столице, но его на всякий случай туда даже не пустили, и отправили укрощать сирийцев. После призыва Феофано свой триумф он все-таки получил. Из Алеппо привез Никифор тунику Иоанна Крестителя, и ее торжественно ввезли в город, а потом на ипподром, где толпа радостным ревом приветствовала полководца. В середине августа Никифор вступил в Константинополь, а в конце сентября обвенчался с Феофано в дворцовой церкви Неа. Заговор, рожденный в гинекее, увенчался победой. Никифор стал соправителем малолетних императоров, Феофано осталась императрицей, недовольная церковь вынуждена была смириться. Шел 969 год от Рождества Христова. Император Никифор Фока за шесть лет правления отвоевал у мусульман Тарс и Антиохию и основательно испортил отношения с западными державами. Высек болгарских послов, отказавшись платить ежегодную символическую дань, и развязал вовсе не символическую войну. Назвал еретиками всех латинян. Епископ Кремоны Лиутпранд снова посетил Константинополь с посольской миссией: просить рожденную в пурпуре принцессу в жены наследнику императора Оттона Великого. Никифор обошелся с Лиутпрандом плохо, так что тот всячески поносил его в другом своем знаменитом сочинении «Посольство в Константинополь к императору Никифору Фоке». Княгиня Ольга скончалась, государем руссов стал ее сын Святослав, нисколько не уважавший ни христианство, ни ромейскую империю. Войска Фатимидов завоевали Египет, и основали там город Ал-Кахира, «Победоносная», позже известный как Каир. В Константинополе толковали знамения и молились о том, чтобы следующий год был лучше своего предшественника. Зимние бури загоняли корабли в гавани, в тавернах грелись у огня и рассказывали дорожные истории. Она просыпается под лазурным пологом, расшитым солнцем, луной и звездами. Мраморный пол в ее покоях изображает луг, усеянный цветами. На отделку стен пошел мрамор фессалийский, мрамор карийский и порфир. С серебряных прутьев свисают пурпуровые занавеси. Ни один холодный ветер с Пропонтиды не долетает сюда, в палаты наполненные теплом и запахом благовоний. Феофано, когда-то носившая имя Анастазо, давно привыкла к этой роскоши. Она не медлит, встречая новый день. Служанки выстраиваются в ряд, держа на вытянутых руках одеяния цвета павлиньего пера и зари, расшитые каменьями и жемчугом. Руки эти дрожат: все знают, что базилисса гневлива. К ней приводят сыновей: Феофано привычно умиляется золотистым кудрям шестилетнего, всегда жизнерадостного, Константина, ласково говорит с хмурым десятилетним Василием, пока тот не начинает улыбаться ей. Девочек она видит реже: судьба дочери – укрепить династию выгодным браком или возвысить ее своей святостью. Феофано не хотела бы, чтобы будущие зятья оспаривали у ее сыновей право на престол. В конце концов, лучше и в монастыре быть дочерью императора, чем дочерью трактирщика. Вряд ли она скажет это вслух, да и не нужно – кто захочет оспаривать ее решения? За стенами ревет, не унимается, зимний ветер. Завтра праздник Введения во храм, память священномученика Петра, архиепископа Александрийского, и преподобного Петра Молчальника. Стилиана не знает, рискнет ли Никифор выйти на улицы Константинополя, после того, как на Вознесение толпа приветствовала его оскорблениями. Только стража, окружившая императора, спасла его. Народная любовь к полководцу и спасителю империи давно иссякла. Он душит их налогами, чтобы получить деньги для своих войн, отбирает землю у монастырей, потакает солдатне. Ненавидит местную знать и благоволит только своим чумазым анатолийцам. Стилиана, плоть от плоти константинопольской аристократии, поджимает губы. Похоже, не осталось никого, кого бы Никифор не сумел оскорбить. Ее размышления прерывает гневный оклик и звук пощечины. Одна из служанок, не смея заплакать, держит накидку, а на ее щеке алеет отпечаток царственной ладони. В последнее время императрица стала скора на расправу. Стилиана знает причину и этому. Никифор Фока, «Бледная смерть сарацин». Если бы его слава и страх, который он вызывает у врагов, могли сделать его чуть красивее. Но Никифор невысок, кривоног и нехорош собой. Феофано смешно и противно смотреть, как дрожат его руки, когда он прикасается к ней. Он благочестив и предан аскезе после случайной гибели сына от первого брака. Роман любил пиры, и охоту, и развлечения, и ни в чем не отказывал жене. Никифор постоянно носит власяницу, любит беседовать о возвышенном с монахом с Афона и готов вспылить по любому поводу. Да, он ее любит, это несомненно. Он спас жизнь ее детям и сохранил для них престол, завоевал для империи новые земли. Но как же этого мало, если сердце ее он не задел при этом ничем. Феофано полагает, что рассуждает трезво и холодно: Никифор надоел народу и знати. Его решения вызывают ропот, и если поднимется восстание, то оно может смести и ее, и малолетних императоров. Не лучше ли укротить недовольных, отдав им одного-единственного, того, кто на самом деле виноват? Это разумно, но разгадка ее решения не полна без еще одной детали. И имя этой незначительной, крошечной детали – Иоанн Цимисхий, племянник Никифора и второй блестящий полководец империи. Ах, сколь они различны! Никифор угрюм и уныл, Иоанн светел и великодушен. «Рыцарем» назвали бы его в западных землях, причем рыцарем по духу и повадкам, а не только по происхождению. Он отважен и весел, щедр и обольстителен. Вот уже год Феофано и Цимисхий тайно встречаются. «Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других: голова его - чистое золото», - шепчет Феофано, разглядывая себя в зеркало. «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный», - повторяет она во время церковных служб, когда патриарх сотрясает воздух своими проповедями. «Уста его - сладость, и весь он - любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!», - думает она, не ища Цимисхия взглядом во время дворцовых церемоний. Она умеет ждать. Совсем скоро у империи будет новый император, и она засияет еще ярче рядом с ним, с тем, кто ей под стать! Как ребенок, наскучив старыми и надоевшими игрушками, тянется к новой, так Феофано отбрасывает темного скучного Никифора ради блистательного Иоанна. Через два дня в покои императрицы придут с обыском: кто-то донес, что там прячутся заговорщики. Но гинекей полон переходов и темных углов, не так-то легко найти тех, кто не желает быть найденным. Никифор вновь не поверит слухам. Вечером десятого декабря брат Никифора, Лев Фока, засядет играть в кости в кругу друзей. Он наживается на поставках зерна, отчаянный игрок, но при этом отважный воин и предан брату всей душой. Во время игры ему подадут записку, где будут указаны имена и намерения заговорщиков, Цимисхия и Феофано в том числе. Но Лев так увлечется игрой, что прочтет ее только утром, когда ничего нельзя будет исправить. Этой ночью Цимисхий переплывет в лодке бушующий пролив, и из окна гинекея ему спустят корзину, чтобы он мог проникнуть во дворец. Этой ночью Феофано убедит Никифора не запирать дверь спальни, пока она не вернется. Вместо нее придут заговорщики. Цимисхий изобьет дядю и благодетеля, а потом проткнет мечом. Сбежавшимся страже и народу покажут в окно окровавленную голову Никифора Фоки, и те рассудят, что горевать и мстить за мертвеца особого смысла нет. Пока Иоанн пинает ногами израненного Никифора и всячески его поносит, Феофано ждет в своих покоях. Она думает о себе, как о царевне в башне, обвитой драконом. Скоро явится ее воин в сияющих доспехах, отважный и прекрасный как святой Георгий. Конечно, Иоанн желает быть императором, но не меньше он желает ее. Она – главный и желанный приз, и Феофано представляет, как медленно, в блеске уборов, поднимется навстречу посланнику Цимисхия. *** Сестра Агата выходит доить коз рано утром. Молока они дают не щедро, но в монастыре всего девять монахинь, каждой по чашке и хватит. Воздух морозен и холоден, где горы, где небо – не поймешь, так темно. Страна камней, и монастырь их – как камень, прилепившийся к крутому склону. Сестра Агата вспоминает, как славно говорил об этом священник в последний свой приезд, и еще об апостоле Петре, чье имя и значит «камень», вот она где, премудрость-то. Когда теперь приедет к ним хоть кто-нибудь, скоро пойдут камнепады, снег укроет перевалы. Разве что крестьяне из ближней деревни помогут с едой и дровами, да у них самих в доме мыши пляшут. Когда-то звали сестру Агату совсем по-другому. Муж у нее был, не хуже других, веселый и добрый, да двое сыновей-храбрецов и дочка-красавица. Муж погиб, когда набежали турки, старший сын сорвался в пропасть, а младший ушел искать счастья, да так и не вернулся. Дочка, Анаит-звездочка, истаяла за два дня от черной лихорадки. Ай, куда пойти, если руки полны горя? В монастырь на горе, к добрым сестрам, спасаться трудом и молитвой. Для себя трудиться у нее сил уже не было, но для Сына Божьего нашлись. Сестра Агата слышит, как скрипит дверь. Сквозь щели в козьей загородке она видит, как через двор идет девятая монахиня, та, которая не пришла своей волей, а была привезена из-за дальнего моря. Черные всадники окружали ее возок, и всю дорогу ей и словом ни с кем не дали перемолвиться. Царица ромеев живет теперь у них в монастыре, вот чудеса-то. Говорят, что погубила она свекра, чтобы муж ее стал царем, а потом и мужу поднесла отраву в серебряной чаше. Чаша та сразу же потемнела, но царь так любил жену, что смотрел, пока пил, только на нее. А был он храбрым воином, спал на барсовой шкуре, с кинжалом под головой, но погиб от женской руки. Никто не посмел слова сказать против, побоялся, пока не пришел с востока золотой воин и не сорвал венец с ее головы. Детей царских он пожалел, сказал, сам воспитывать буду, а царицу – приказал сослать подальше. Когда ее сюда привезли – вышла, и даже головы на тех, кто ее привез, не повернула, такая гордая. А и молодая, сестра Агата вдвое ее старше. Языка здешнего царица не знает, а на ромейском говорит только священник, да настоятельница немного, матушка Хрисания. Тяжело это – в чужой земле жить, чужой язык слышать, а самой ходить в немоте. И хоть горда царица, а слышится по ночам из ее кельи приглушенный подушкой вой. Если бы сестра Агата могла с ней говорить, то рассказала бы свою судьбу. Не жалобы ради, нет. Но у царицы хоть дети остались в престольном городе. Сидеть им на золотом троне, пить из хрустальных чаш, глядишь, и вспомнят о матери, им-то, сиротам, тоже несладко. Но как сказать такое, она не знает. Шел 973 год от Рождества Христова. Император Иоанн Цимисхий одерживал одну победу за другой. Корона болгарского царя легла на алтарь Святой Софии, Болгария стала имперской провинцией. Был заключен мир с руссами: князь Святослав и Иоанн лично встретились на Дунае. На обратной дороге Святослава убили печенеги, и на Руси разгорелась война между сыновьями Святослава. Племянница Цимисхия, также носившая имя Феофано, стала женой наследника Священной Римской империи. Император щедро одаривал приближенных и народ: половина его состояния была отдана пострадавшим от неурожая. За Медными Воротами Большого Дворца изучали труды стратегов и богословов дети-императоры, соправители Иоанна. Василий и Константин были молчаливы и осторожны. Паракимомен Василий Лакапин управлял столицей в отсутствие Цимисхия и неслышно проходил мимо покоев братьев. В отдаленном горном монастыре в Армении третий год жила сосланная царица Феофано. Она просыпается рано, раньше неугомонной матери-настоятельницы. Ложе ее жестче даже, чем в отцовском доме, а сквозь узкую щель окна видно звезды. Здесь они яркие и очень холодные. Она одевается и выходит во двор, стараясь не шуметь. Феофано обрела много несвойственных ей привычек и отринула старые. Она безропотно носит колючие шерстяные одеяния, молча съедает свою порцию еды в трапезной, с прямой спиной выстаивает службы и молитвы. Она хочет выжить и дождаться. Сильнее тоски по детям, по пурпурной мантии, - ее желание услышать о падении Цимисхия, неверного любовника, променявшего ее на императорский венец. После убийства Никифора чаша терпения патриарха переполнилась, и он потребовал отослать императрицу, иначе не видать бы Цимисхию коронации. Вместо ликующего возлюбленного за Феофано пришла стража, внизу уже был готов корабль, чтобы отвезти ее на остров Проти, в монастырь. Мучительная ссылка, ведь Константинополь в ясные дни представал перед ней, как на ладони! Феофано не утратила надежды, она верила в свою звезду. Иоанну нужна законная причина, чтобы править, а причины лучше женитьбы ему не найти. Он был принужден отослать ее, твердила она себе, ведь патриарх не оставил выбора. Нужно какое-то время, чтобы всё успокоилось, и она сможет вернуться. Здесь, в горном монастыре, Феофано то жестоко смеется над собой, то рыдает над наивной надеждой растопить сердце Цимисхия. Она сбежала с Проти несколько месяцев спустя. Мало кому это удавалось прежде, но кто они по сравнению с императрицей трех императоров! Прибыв в город, Феофано укрылась в Святой Софии и стала ждать. Что только не представлялось ей тогда! Она согласна была кающейся грешницей выслушивать суровые поучения патриарха, согласна выстаивать на коленях службы, лишь бы получить прощение. Или ей виделось торжественное появление Иоанна, который одним движением руки заставлял умолкнуть всех недовольных и облекал ее плечи своим плащом. Цимисхий то ли и правда не был уверен в том, что устоит перед чарами Феофано, то ли не хотел уже иметь с нею ничего общего. Он прислал своего доверенного евнуха Василия Нофа, нечувствительного к женской красоте, и тот выволок бывшую императрицу наружу. Тогда она утратила всю свою сдержанность. Феофано сопротивлялась, царапалась, била Василия кулаками и непрерывно громко поносила вслух и его, и Цимисхия. Здесь до нее почти не доходят новости. Мать-настоятельница и рада была бы что-нибудь рассказать, но все их окружение – неграмотные крестьяне, да священник, робеющий поднять глаза во время службы. Все же иногда отголоски происходящего доносятся до них, как самая последняя волна накатывает на берег, и среди нанесенного ею сора нужно выбирать ценный жемчуг. Цимисхий все-таки узаконил свое положение женитьбой: он вернул из монастыря одну из сестер Романа Второго и стал дядей и опекуном молодых базилевсов. Феофано почувствовала мстительную радость, узнав об этом: царевна Феодора и до заточения не славилась ни красотой, ни умом. Император побеждал, и народ обожал его. Удивительно, что придя к власти таким страшным путем, Цимисхий стал одним из самых любимых правителей. Сзади слышатся шаги. Из козьей загородки выходит с ведром, от которого поднимается пар, одна из монахинь. Феофано никак не может запомнить имя этой старухи: не то Агапия, не то Агата. Она, впрочем, безвредна, и всегда старается улыбнуться бывшей императрице. Феофано не понимает, почему ее это не оскорбляет, почему ей, перед которой склонялись сотни и тысячи, легче от невысказанного сочувствия морщинистой армянки. И когда та деловито кивает ей, проходя мимо со своим ведром, Феофано, чуть помедлив, кивает в ответ. Здесь она учится молчать. Уклад жизни монастыря размерен и суров. Им положены небольшие льготы из-за знатной гостьи и пленницы, но, как скоро поняла Феофано, если здесь ничего не делать, можно сойти с ума среди окруживших гор. Она трудилась, молча и яростно. Иногда ей целыми днями удавалось не вспоминать и спать потом без снов. В 976 году Цимисхий умер, вернувшись из похода, где он завоевал большую часть Сирии, Ливана и Палестины. Молва обвиняла в этом ставшего к тому времени паракимоменом евнуха Василия Нофа. Дескать, император пообещал разобраться, на чем это его преданный слуга так разбогател, тот и не стал медлить. Молодые императоры Василий и Константин добились у всесильного Василия разрешения вернуть мать из ссылки, при условии, что она не будет вмешиваться в государственные дела. Феофано вновь увидела переходы Большого Дворца и золотой купол Святой Софии. Что она при этом чувствовала – неизвестно. Неслышной тенью она прошла по гинекею, не оставив следов. Никаких упоминаний о ней в летописях больше нет. Скорее всего, когда ее дочь Анну отправляли на север, в Херсонес, в жены к князю русов Владимиру, Феофано уже не было в живых. Василий стал грозным правителем, воином, принявшим страшное прозвище – Болгаробойца. При нем Македонская династия достигла своего расцвета. Он никогда не женился. Преемником императора стал его брат Константин. Братья друг друга нежно любили и защищали, что не помешало Константину вырасти безалаберным и легкомысленным и пустить по ветру все достижения Василия. На дочерях Константина династия прервалась. От Феофано, «наиболее прекрасной, обольстительной и утонченной женщины своего времени», не осталось ни одного изображения. Название: Кольцо Автор: fandom Middle Ages 2014 Бета: Анонимный Доброжелатель Исторический период: Англия, начало XII века Размер: драббл, 343 слова Пейринг/Персонажи: Марта, Джек Категория: гет Жанр: драма Рейтинг: G Примечания: канон - сериал "Столпы Земли". Командное задание: Неуловимый Джо Размещение: до деанона с пометкой fandom Middle Ages 2014, после деанона – с разрешения автора и указанием авторства. Для голосования: #. fandom Middle Ages 2014 - "Кольцо" — Ты что, Джек?! — услышан он удивлённый окрик за спиной и, испуганно вздрогнув, оглянулся. — Кольцо лучше снять, когда работаешь с камнем, иначе испортишь его! — Марта дружелюбно рассмеялась и, покачав головой, с лёгкой укоризной посмотрела на сводного брата. Альфред позади неё тоже ухмыльнулся. Оба находили какое-то особенное наслаждение в том, что Джек не совсем ещё вошёл в их семью: Альфред так и вовсе считал его сыном ведьмы; ну, а Марта просто не могла видеть Джека своим братом, поскольку желала для него совсем другой роли. Джек сейчас выглядел растерянным и, возможно, слегка обиженным. Марта сразу прекратила смеяться, подумав, что Джеку, видимо, было больно это услышать — наверное, это кольцо, и правда, многое для него значило. Когда в следующий раз Джек всё же снял кольцо перед работой над статуей, Марта тихонько выскользнула из своего убежища в углу — оттуда она часто наблюдала за каменотёсом: как он старательно и терпеливо шлифует статую; как отбрасывает огненно-рыжие пряди со лба; как, полностью погружаясь в свою работу, свою страсть, забывает о времени и не замечает ничего и никого вокруг. Так влюблённо Джек смотрел, пожалуй, лишь на Алину. Это Марта тоже замечала — подсматривая за Джеком украдкой, незаметно. Хотя на неё, в принципе, и так не обращали особого внимания: маленькая девочка — не слишком умная, не столь красивая. А Марте хотелось совсем иного. Пожалуй, она даже была влюблена в Джека. Так и оставшись незамеченной, девочка осторожно взяла кольцо и бесшумно выскользнула из недостроенного собора. Она побежала на свою любимую лужайку неподалеку от Кингсбриджа. Это было довольно красивое место с мягкой на ощупь травой. В солнечные и тёплые дни Марта мечтательно валялась на ней порой чуть ли не до наступления темноты и с неохотой возвращалась домой, пока отец не начинал её искать. Марта легла на спину и подняла вверх руку с кольцом, которое тут же заблестело на солнце. Оно было очень красивым и необычным — как и Джек. Тот говорил, что кольцо принадлежало его отцу. Но сейчас для Марты это кольцо и было самим Джеком. Девочка прижала кольцо к груди, всем сердцем желая оставить его себе и даже не задумываясь о том, к каким последствиям это может привести. Название: Правдивая история принцессы-судомойки Автор: fandom Middle Ages 2014 Бета: fandom Middle Ages 2014 Исторический период: 1471 год Размер: мини, 1638 слов Пейринг/Персонажи: Джордж Плантагенет, герцог Кларенс; Изабелла (Белла) Невилл, герцогиня Кларенс; Анна (Ненни) Невилл; Ричард (Дикон) Плантагенет, герцог Глостер Категория: гет Жанр: юмор Рейтинг: PG Краткое содержание: Одной из легенд о Ричарде III является легенда о его женитьбе на Анне Невилл. Литераторы любят обыгрывать тему о принцессе-судомойке, когда жадный опекун Анны Джордж Кларенс и равнодушная сестра Изабелла, чтобы не допустить свадьбы Ричарда и Анны, прячут несчастную леди на кухне, где она вынуждена работать судомойкой, пока ее не находит Ричард. А что, если было совсем по-другому? Примечания: командное задание: Неуловимый Джо Размещение: до деанона с пометкой fandom Middle Ages 2014, после деанона – с разрешения автора и указанием авторства. Для голосования: #. fandom Middle Ages 2014 - "Правдивая история принцессы-судомойки" Обычно в такое время особняк герцога Кларенса уже давно погружался в сон. Только не в ту ночь: не спят хозяева и челядь не спит. — Что-то произошло. У меня дурное предчувствие. Иначе она была бы уже здесь, — герцогиня Изабелла Кларенс, женщина редкой красоты и достоинств, бессильно откинулась в кресле, приложив ко лбу ладонь. — Что может произойти, Белла? — герцог Джордж Кларенс, мужчина статный и элегантный, подобающая пара супруге, старался демонстрировать спокойствие, но по тому, как хрустнули заломленные пальцы, можно было судить, что его спокойствие оказывалось только неудачной маской. — Ее могли похитить ланкастерцы! — воскликнула Изабелла. — Всесильный Боже, какие ланкастерцы?! — Джордж Кларенс налил в бокал вина и выпил залпом, затем он наполнил бокал жены и поднес его. — Шотландцы? Просто разбойники? В конце концов, Вудвилли! Изабелла в праведном гневе почти не заметила добрый жест мужа, а Джордж Кларенс, не привыкший к подобному невниманию, недовольно скривился: стоять, замерев с бокалом в руке, как простой служка было выше его достоинства. — В конце концов, с нею Дикон. — Дикон?! Вот это самое опасное. Зачем мы разрешили этой глупой девчонке ее авантюру? — Изабелла, попытавшись отмахнуться от тревожных мыслей, навеянных этим замечанием, резко взмахнула рукой, чуть не задев протянутый бокал. Только врожденная грация и вымуштрованная строгими наставницами мягкость движений позволили герцогине остановиться менее чем в дюйме от посудины и не расплескать ни капли. Герцогине не оставалось ничего другого, как принять бокал. — Что, если твой брат все же доказал Анне свою привязанность, но совсем не по-рыцарски? Изабелла усмирила приступ раздражения и гнева и готова была выслушать успокоительные доводы, способные усмирить царапающуюся совесть. — Анна уже не та девочка, что постоянно выслеживала нас и докладывала о каждом нашем шаге вашей матушке. И Дикон не тот несносный мальчишка, что кричал во весь голос: «Джордж и Изабелла — жених и невеста», — Джордж Кларенс снова вернулся к столику с вином, на этот раз чтобы присоединиться к супруге в распитии хмельного напитка. — Белла, разве не мечтала ты, чтобы младшие сами прочувствовали подобное? Разве не желала ты, хоть единожды, о двойной мести? — Мы уже не дети, Джордж, — укоризненно заметила Изабелла. — На кону честь моей сестры. Я не желаю ей судьбы кузины Элеоноры. Кувшин, из которого лилось вино, дрогнул, словно Изабелла упомянула нечто такое, что навсегда должно оставаться тайной, но бокал был долит доверху. — Ричард не Эдуард. К тому же у несчастной Элеонор не было такого замечательного опекуна. Несколько шагов, и Джордж Кларенс снова стоял рядом со своей супругой. — Сердце не спокойно, — вздохнула Изабелла. — Глупая идея — уйти в монастырь, чтобы узнать, как будет страдать твой любимый. — Анна — жестокое создание. Она не собиралась в монастырь. Ей действительно нужны только страдания моего брата. Затем и устроила она представление. Кто мог предположить, что Ричард решит ее лично сопроводить до самых стен. — Ты знал? — заподозрила подвох Изабелла. — Я ему это посоветовал. И даже наказал действовать решительнее. — Но зачем? — простонала Изабелла. — Если Анна расскажет Ричарду, что все было шуткой, он может в ней разочароваться. Верно? — начал рассуждения Джордж. — Верно, — подтвердила Изабелла. — Поэтому она ни за что это не сделает. Ей остается либо довести дело до конца, либо дать своему возлюбленному себя переубедить. И то, и другое выгодно для нас. — Чем же? — не понимала Изабелла. — Если за Анной захлопнутся монастырские ворота — выбраться ей так просто с убежища не получится. Ей придется укротить гордыню и научиться смирению и послушанию. Если Анна пожелает тогда соединить судьбу с моим братом, то лучше жены ему и не найти. — Если же нет? Джордж выдержал паузу. — Забытая, прекрасная традициях, когда рыцари похищали дам, чаще с их согласия, — Джордж поднял бокал, словно салютуя минувшим дням. — Но за подобную беспечность придется платить. — Ты будешь требовать наказания собственного брата? — не разделяла его восторг Изабелла. — А как же Анна? — Влюбленные воссоединятся. Но как обманутые опекуны мы имеем право на компенсацию, — прагматично продолжил Джордж. — Ты, как старшая и разумная из сестер, лучше распорядишься имуществом вашей матушки. — Возможно, в чем-то ты и прав, — задумалась Изабелла. — Но без них так тихо. — Непривычно, — согласился Джордж. — В последние дни, когда из-за твоей сестры мой братец решил, что мой дом — его дом, я снова ощутил себя в Миддлхейме. Счастливое время, но я бы желал вернуться в сегодня и побыть наедине с моей прекрасной женой. Они чокнулись бокалами прежде чем сделать по глотку. Рука Джорджа легла на плечо Изабеллы и готова была скользнуть ниже, но со двора послышался лай собак, топот лошадей и гам. Очень скоро о тишине можно было забыть. В особняке началась суета. — Он любит меня! Любит! — молодая девушка, похожая на Изабеллу, пыталась закружить хозяйку в танце без музыки. — Анна, дорогая, — пыталась остановить ее Изабелла. — Разве кто-то утверждал обратное? — Он ехал за мной до самого монастыря. Он так страдал, но я была неумолима, — восторженная Анна, обращаясь то к Джорджу, то к сестре, напоминала беспечную девочку, а не несчастную вдову ланкастерского принца. — Милый Ричард. Я уже даже начала проклинать его за упрямство. Он еще стоял какое-то время под стенами. Так что монахини успели растащить все мои вещи. Они так удивились, когда как только за отрядом Ричарда улеглась пыль, я тут же заявила, что и мгновенья здесь не останусь. — Вас отпустили? — поинтересовался Джордж. — Я предвидела подобное и велела людям не распрягать лошадей. Правда, добром пришлось пожертвовать. Белла, мне нужны новые платья. Когда Ричард вернется… — Что вы ему скажете? Как вы объясните обман? — неумолимо развеивал радость родственницы Джордж. — Ох… Что-то придумать Анна не успела. Шум во дворе возвестил о прибытии новых гостей. — Ненни! — Ричард! Не узнать этот голос было невозможно. Анна заметалась, а потом юркнула в один из коридоров и скрылась. Это действительно оказался младший брат Джорджа Ричард Йорк. Побег Анны подействовал на него своеобразно: Лорд Верховный констебль Англии выглядел не лучше кабачного пьянчуги. — Ненни! Моя Ненни предпочла меня другому. Она выбрала Господа, — слова утешения и укора на него не действовали. Шатающейся походкой, готовый упасть, но так и не падая, Ричард Йорк, герцог Глостер, какое-то время слонялся по дому старшего брата. Наконец- то он остановился возле спальни хозяев. — Ненни! — Нет здесь твоей Ненни! — потерял терпение Джордж, но Изабелла его остановила: если расклеившегося Ричарда удастся уложить, то он и все Йорки будут спасены от позора. Так и случилось. Ричард сразу же направился к кровати и грузно на нее плюхнулся. — Ненни! Подушка Ненни, я чувствую ее запах, — глухо проговорил Ричард, уткнувшись в подушку. — Это моя подушка! — возмутился Джордж, но Изабелла снова на него шикнула. Ей не нравилось, что уже совсем не милый мальчик Ричард влез на их супружеское ложе в грязных сапогах, но как внимательная женщина она заметила и еще нечто необычное в комнате, кроме пьяного Глостера. — Разве это не истинная любовь? — Изабелла пальчиком указала на выброшенные из сундука вещи. — Он ее звериным чутьем учуял. — Кого? — Джордж непонимающе пожал плечами, тогда Изабелле пришлось подойти и откинуть крышку ларя. Сложив руки на груди, притихнув как мышка, там оказалась заключена Анна. — Ричард! Мой Ричард! Изабелле пришлось напомнить, чем чревато обнаружение беглянки. Постепенно дом успокаивался. До утра оставалось мало времени, и все нуждались в отдыхе. Все, кроме Анны. После всех событий уснуть было невозможно. К тому же напомнил о себе голод. С прошлого утра во рту у Анны и маковой росинки не было. Ни Джордж, ни Изабелла не догадались покормить ее, но она и не напомнила: в тот момент счастье стало ее пищей, но теперь необходимо найти что-то более съедобное, иначе она рисковала не дожить до свадьбы. Достоинство будущей герцогини в сдержанности. Будить дом ради пару кусков ветчины – показать, что это не ее добродетель. К тому же можно разбудить Ричарда, а он заинтересуется, что за полуночные обжоры завелись в замке. Но и терпеть невозможно. Все просто: где кухня, там и еда. Накинув изношенный халат, одолженный у Изабеллы, Анна быстренько и осторожно туда прокралась. Очнувшись, Ричард Глостер какое-то время не мог понять, где он оказался. Голова болела, словно неумелый палач снес самую ее маковку, в горле царапались тысячи кошек. Немного осмотревшись, он определил, что находится в доме брата Джорджа. Как он здесь оказался, Ричард не помнил. Хотелось пить. Может и стоило крикнуть слугу, но его люди куда-то запропастились, а встречаться с людьми Джорджа особого желания не было. Оставалось одно: покинуть дом через черный ход на кухне. Там-то и воду можно найти. Совсем незамеченным уйти не удалось. На кухне суетилась запоздалая или ранняя служанка. Заговаривать с девушкой Ричард не собирался, но она обернулась. — Ненни? — Ричард? — Как ты здесь оказалась? — на одно мгновение Ричард Глостер решил, что все это продолжение сна, но Анна была теплая, и когда он попросил его ущипнуть, то боль была вполне реальная. — Что ты здесь делаешь? — Я… Меня похитили, — замялась, а потом разом выпалила Анна. — Меня похитили и привезли сюда. — Неужели? — недоверчиво наморщился Ричард. Головная боль снова дала о себе знать, но лучшим лекарством и аргументом стал поцелуй любимой. — Ты же пришел меня спасти? Правда? ** — Вот и делай этим неблагодарным добро, — возмущался Джордж. — Что случилось? — Изабелла, не находившая себе места после исчезновения Анны, облегченно вздохнула, понимая, что новости, скорее всего, будут о младшей сестре. — Ричард вернул Анну в монастырь. Конечно же, теперь он благородный рыцарь, а я алчный негодяй. Но весь секрет в том, что Анна просто не хотела терять оставленные там платья и драгоценности. Но кто об этом вспомнит! — В монастырь? Разве они не собираются заключить брак? — снова забеспокоилась Изабелла. — Анна не приспособлена к жизни взаперти. — Собираются! Но разве церковь упустит свою выгоду? Содержание Анны подальше от негодного опекуна обойдется Ричарду в кругленькую сумму. И он намерен возместить все из вашего наследства. Я этого так не оставлю! — продолжал петушиться Джордж. — Вы же знаете, что я всегда поддержу вас, — Изабелла приложила ладонь мужа к своей груди. — Мое сердце и душа принадлежит вам. Но можно во всем этом найти и хорошие стороны. — Какие же? — распаленный Джордж не понимал намеков супруги. — Такая тишина и спокойствие. Не мешало разбавить их криками. — Предлагаете силой вытащить Анну из монастыря? Иногда мужчины бывают такими недогадливыми. — Предлагаю подумать о наследнике, — коварно улыбнулась Изабелла. В этот вечер Джордж, герцог Кларенс, проигнорировал встречу со своим братом королем Эдуардом…

Открыть все тэги MORE в этом посте